На главную
Идут годы, но когда я слышу название «Себеж-5», сердце начинает учащенно биться. И вспоминаются те удивительные годы, которые прошли в нашем городке. Словно бы о нем пел Владимир Высоцкий:
«Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно,
Живешь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно»
Конечно, я понимаю, что это в большей степени ностальгия немолодого человека, коим я уже стал, завершая пятый десяток жизни, но все же…
1981 год. Зима. В Курганское высшее военно-политической авиационное училище (КВВПАУ или просто КВАПУ, как его называет большинство выпускников - «кваповцев») приехал очередной «покупатель» (офицер-кадровик, отбирающий выпускников в тот или иной не профильный для училища вид Вооруженных сил, например, ВМФ, ПВО, Погранвойска и т.д.). Отобрал приблизительно 30-40 личных дел «курсантов-коммунистов-отличников-поборников воинской дисциплины» и начал с ними задушевно беседовать, делая упор на то, что командовать нами будет целый маршал, руководить – начальник политического управления (которое в те годы полагалось или виду Вооруженных сил или военному округу – в более малочисленных объединениях и соединениях были политотделы), служба будет в уютных военных городках с «московским» снабжением, а всем семейным сразу дадут отдельные квартиры. В общем описана была райская жизнь. Таких «покупателей» в училище не было до нас никогда и даже руководство не очень хорошо представляло куда отдаёт своих питомцев. На наш вопрос: «А что за войска-то?», был ответ: «Приедете в Москву (!) – узнаете!». «В Москву, в Москву, в Москву», цитируя трех сестер, стучали сердца многих «избранных» зауральцев.
Тайна войск оказалась секретом полишинеля, когда нам при подготовке к госэкзаменам по тактике и тылу ВВС на глаза попался голубенький учебник «Ядерное оружие», в выходных данных которого значилось несекретное наименование нашего Главка – в/ч 31600. Это особо не обрадовало, а «добрые» друзья-однокурсники в один голос стали рекомендовать запасаться свинцовым нижним бельём.
Но обратной дороги уже не было! Голубая мечта о службе в авиации так и осталась мечтой, хотя, надо сказать, многие свою форму, в отличие от меня, так и не поменяли. Ну а дальше госы, выпуск, погоны, отпуск – всё как у всех молодых лейтенантов более 150 военных училищ нашей необъятной Родины.
Согласно предписанию мне предлагалось прибыть в Москву, что я и сделал. Сама беседа в кадрах длилась минут десять, а вот томительное ожидание её – несколько часов. Мне сказали – едешь в Себеж. Это название мне абсолютно ничего не говорило, но когда я позвонил маме, она вспомнила, что в ее молодости была популярна песенка «Себежанка». Проездные выписывал какой-то дядька «гражданской наружности», сидевший где-то высоко под крышей отдельно стоящего здания. И по количеству дней, которые он давал нам на дорогу, мы понимали, насколько дальше или ближе от Южного Зауралья, где располагалась наша alma mater, нам предстоит ехать после кратковременного посещения столицы нашей Родины, города-героя. Его инструктаж очень напоминал эпизоды из шпионских фильмов, когда агенту подробно рассказывают где, когда, к кому и каким образом надо обратиться, чтобы выйти на связь. Все это говорилось негромко и было наполнено каким-то сакральным смыслом.
Мне полагались сутки на дорогу и отправление с Рижского вокзала – значит ближе к дому (мои родители жили тогда в Даугавпилсе). Выйти в Себеже и позвонить от дежурного по вокзалу по определенному номеру, а дальше ждать указаний. Я так и сделал. В это время на станции находилась бортовая машина из городка, на которой мы (Иван Новиков с младой женой Ириной, еще один выпускник Донецкого училища, Борис Тихомиров, и я были доставлены в Сосновый бор – именно так называлась остановка автобуса, который несколько раз в день курсировал между вокзалом и городком).
В штабе состоялись беседы с командиром соединения генерал-майором Николаем Васильевичем Зверевым и начальником политотдела полковником Виталием Борисовичем Онищуком. Коллег из Донецкого ВВПУ отправили в автороты, а мне досталась 4-я рота батальона, в которой уже несколько месяцев не было замполита. Поселился я в доме 10 по улице Солнечной в офицерском общежитии на 4-м этаже. Моими соседями были Саша Грязнов (к сожалению уже ушедший от нас), Сергей Першин, Женя Герасимов, Сергей Алексеев, Женя Лесков и другие в то время лейтенанты-старшие лейтенанты, не успевшие обзавестись семьями до приезда в городок.
Ровно неделю мне удалось походить с синим авиационным кантом на брюках. Затем последовала команда комбата «перекантоваться», что я и сделал в местном военном ателье, заплатив за «операцию» около четырех рублей. О брюках на выпуск («танцевальных» или «брюках об землю»), которые в авиации являются повседневными, пришлось забыть, а о хромовых сапогах вспомнить. Не приученный к их повседневной носке, я протер подошвы до дыр об бетонку за два месяца. К тому времени я был уже ученый, так как общался с пехотными офицерами. Купил себе в «Военторге» новые и основательно подбил их. Правда не сам (хотя наш командир - генерал Зверев - умел сапожничать сам, очень гордился этим и даже показывал личную сапожную «лапу»), а силами батальонного сапожника.
В целях борьбы с пресловутой «дедовщиной» роты батальона комплектовались военнослужащими одного призыва, что с одной стороны было хорошо, а с другой – в последний период службы подразделение состояло из одних «дедов», которыми должны были командовать сержанты более младшего года призыва. Так вот, в моей роте оказался личный состав, срок службы которого истекал весной 1982 г. и все они оказались «старослужащими». Причем, некоторые из первых моих подчиненных (а они были почти все с Донбасса), были моими ровесниками и даже старше по возрасту. Один из них по фамилии Репкин уже до армии был бригадиром молодежной бригады на шахте и зарабатывал, если мне не изменяет память, 600 рублей в месяц (для справки молодежи - зарплата инженера была тогда 120 рублей в месяц, а денежное довольствие полковника не достигало 400). В первый отпуск я с преогромным удовольствием ушел в уже феврале, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть от моих подопечных, которые периодически пытались «нарушить воинскую дисциплину». Показательный пример – самоволка, в которую ушли два воина из моей роты. После того, как они были «выловлены» в результате удачной засады офицеров батальона, в их вещмешках были обнаружены два десятка бутылок вермута отечественного и одна бутылка отечественной же водки, предназначавшейся лично каптеру роты (если не изменяет память по фамилии Буряк) за какие-то его выдающиеся заслуги перед Родиной.
Первый караул запомнился его количественным составом - более сорока человек + две машины (в авиации я таких больших караулов не видел ни до, ни после службы в главке) и дегустацией солдатского «чайка», рецепт которого был прост как правда. На алюминиевый солдатский чайник, заполненный кипятком, полагалось засыпать 100-грамовую пачку чая грузинского. В отличии от известного в определенных кругах напитка под названием «чифирь», этот напиток не варился, а просто заваривался. Пить его было возможно, только предварительно положив кусочков пять солдатского сахара (таких медленнорастворимых сахарных кубиков, с длинной ребра сантиметра по два с половиной). Отсутствие ночного сна после этого было обеспечено, что собственно мне и было надо, так как начальнику караула полагалось "отдыхать лежа (спать) с 10.00 утра до 14.00 не раздеваясь и не снимая снаряжения". Сердце стучало при этом быстро и гулко. А вот досаждали в карауле комары. Они обладали уникальным свойством залезать в сапоги, пробираться через носки-портянки в брючины и вольготно разместившись там питаться сладкой молодецкой кровушкой. Именно они, а не выпитый с вечера чай, не давали поспать даже положенные по уставу часы.
Караул очень любили проверяющие – до восьми-десяти человек за сутки (особенно на праздники). «Желающих» проверить было очень много: командир роты (капитан Шура Гвоздев, обладатель красного мотоцикла с коляской и очень оригинального стиля вождения на нем – повернув голову в сторону, почти как по команде «Равняйсь!»), начальник штаба батальона (в разное время майоры Матросов и Богун), комбаты (Алексеенко и Свинарчук), дежурный по части (два раза за дежурство), ответственный проверяющий от ИТС, ну иногда и руководство соединения (командир генерал-майор Н.В. Зверев, начштаба п-к Мельничук, начпо – полковник В.Б. Онищук)
Весной 1982 г. прибыло молодое пополнение. На этот раз в роте были сплошь ивановцы (уроженцы Иванова, Шуи, Фурманова, Тейкова и других городов и весей, окружающих «город невест», на два года оставшийся без семидесяти с лишним женихов). Этот призыв был интересен тем, что все новобранцы прибыли в одинаковой форме, сшитой по типу стройотрядовской, и говорили по-волжски, «окая». Особенностью их говора были также ответ на вопрос «Который час?» – «Без десять восемь», а также употребления вместо вопросительного слова «Почему?» - словосочетания «Что это?». Из солдат больше всех запал в память Вадим Викторович Захаров. Он уволился сержантом и уехал на родину в д. Мурзино (Селянцево?) Ивановской области. Ему я очень благодарен за помощь и поддержку.
Именно во время службы ивановцев произошли наиболее запомнившиеся драматические случаи, которые есть на памяти любого офицера, имевшего в подчинении солдат срочной службы. Первый из них закончился трагедией – случайным выстрелом из пистолета начальником караула был убит один из водителей караульной машины. Второй обошелся без жертв только чудом – две пули, выпущенные караульным из автомата, опять-таки в результате его халатного обращения с оружием, пробили стену в караульном помещении, отделявшую комнату бодрствующей и отдыхающей смен, и вошли в торец топчана (деревянной кровати), на которой в это время спал опять-таки водитель караульной машины. В последствии он и «удачливый» стрелок достали пули из дерева, просверлили в них дырочки, повесили на веревочку и носили на шее как талисманы чудесного спасения, для одного – от смерти, для другого - от тюрьмы.
Ну и третий – трагикомичный случай. Однажды моим помощником начальника караула по спецсигнализации заступил некто рядовой Ч-ков, к слову очень хорошо игравший на гитаре. За сутки мы с ним поговорили и о музыке, и о книгах, и о его родных-близких и обо всем-всем-всем. Я был доволен собой – поговорил по душам с подчиненным, найдя с ним и общий язык, и общие интересы. А на утро после смены караула мне сказали, что этот воин вечером проглотил во время подшивки свежего подворотничка иголку. Я не мог поверить, что это было сделано им сознательно – ну держал иголку в зубах, ну толкнул его кто-нибудь, да мало ли что могло быть. Но мои иллюзии развеялись как дым: после того, как иголка чудом вышла естественным путем, этот "воин-циркач" повторил свое «шпагоглотание». На этот раз иголку удалили в госпитале оперативным путем. Судить за членовредительство его не судили, но от караулов освободили и перевели в хозвзвод (чего, как оказалось впоследствии, он и добивался).
Я долго считал (почти как боец) количество своих караулов и вышло их за неполных три года более 160. Спящие и дремлющие на посту часовые, бессонные ночи, ломающиеся караульные машины, потерянные караульным боеприпасы, стрельбы и физподготовка, учения - все это моя себежская служба. Плохой я был замполит или не очень - судить не мне. Но буквально на днях в "Одноклассниках" появилось такое сообщение. Мне было очень приятно!
Кроме службы бывали и дни (часы, минуты) отдыха. Однако и на отдых накладывала отпечаток специфика нашего городка. Сказать, что городок был закрытым, это ничего не сказать. Когда я рассказывал об особенностях «увольнения» офицеров Себежа-5 за пределы части авиаторам, пехотинцам и даже морякам - они не могли в это поверить. А было (во всяком случае у нас в батальоне) это так. В середине недели составлялся список офицеров и прапорщиков роты, желавших поехать «в увольнение» в Себеж по форме: «Кто?» - «Ст. л-т Буянов», «Куда?» - «Себеж», «Цель» – «Посещение рынка и магазинов», «Время» - «с 9.00 до 18.00». При этом допускалось одновременное нахождение за пределами «колючки» 30% личного состава ком- и политсостава роты. Этот список предоставлялся на подпись комбату. Тот внимательно его изучал, хмурил брови, и, глядя исподлобья, произносил, раскачиваясь на стуле всем своим огромным туловищем взад-вперед, сакраментальную фразу: «А у тебя в роте дисциплина #$%*&я» и вычеркивал упомянутого выше старшего лейтенанта из списка. Конечно, так бывало не всегда, но бывало.
Теперь о приятном. Во-первых, это Новый год. Так здорово, как в Себеже-5, мне не доводилось его отмечать нигде за все последующие годы (встреча нового 1988 года ответственным от политотдела ВВС 40 ОА в Шинданде - не в счет - это отдельная песня, воспоминания и первые седые волосы). Именно поэтому Новому году посвящено стихотворение, открывающее поэтическую страничку нашего сайта. Здорово, весело, волшебно, интересно, сказочно – лишь немногие из эпитетов этого праздника, проходившего в нашем чудесном спортзале.
Во-вторых – поездки «за границу». Ближняя «заграница» называлась «Зилупе», средняя звалась «Лудза», ну а дальняя – «Резекне» (покорять другой континент под названием «Рига» рисковали единицы – вроде бы Женька Герасимов на мотоцикле добирался до неё). С одной стороны в Латвию ездить было нельзя (другой гарнизон), а с другой – ездили все – кто на машине, кто на автобусе, кто на дизеле, кто на мотоцикле или, как Андрей Сафрин, на велосипеде. Из-за границы привозились деликатесы – рижский бальзам, ликер «Мокко», пиво «Рижское», конфеты «Лайма», промышленные товары, которые не водились в «Солнечном Скобаристане – крае вечно зеленых помидоров» (был тогда такой ёрнический лозунг, соперничавший со слоганом «Себеж-5 – вторые Сочи!»).
В-третьих, Курган Дружбы – встреча ветеранов-партизан, а также их детей-внуков, в первые выходные июля на границе трех советских республик-сестер РСФСР, БССР и Латвийской ССР, сегодня изменивших свои имена и забывших о былом родстве. На белорусской стороне покупались книги и колбаса, на латвийской - приобретались уже упомянутые продукты, наша сторона славилась напитком «Клюковка», сладеньким и вкусным. Конкурировать с «Клюковкой» мог только коктейль, в состав которого входил латвийский «Мокко» и Советское шампанское. Этим рецептом со мной поделились прибалтийские подружки-студентки и он очень понравился моим себежским друзьям.
В-четвертых, грибы-ягоды. Я с детства был городским жителем, дачи у нас не было, бабушки в деревне тоже, к садово-огородно-лесным заготовкам не приучен. Но пройти мимо огромных кустов черники размером с кусты садовой смородины, что росли за солдатским стрельбищем, даже я был не в силах. Ну а картошечка, тушеная с грибами и сметаной, была таким лакомством, которое на забывается.
В-пятых, наличие горячей воды в кранах ВСЕГДА(!) -ведь даже в Москве(за исключением Южного Бутова, где, кстати я сейчас живу) горячая вода отключается на три недели для проведения профилактических работ. Ребята шутили:«Технике нужны комфортные условия, ну и людям перепадает!»
Было ещё в-шестых, а может быть и во-первых, то, без чего этот сайт не появился бы на свет – наша молодость, незабываемые встречи, праздники, свадьбы, рождение детей у моих друзей, «обмывания» воинских званий в лесу на скамеечках и деревянном столе, дружба, любовь… Да, действительно, Et si tu n'existais pas..
Уехал из городка я в июне 1984-го года. В дальнейшем служил в ВВС (Прибалтика), был в Афгане, учился в Военно-политической академии (ныне Военном университете), а затем сам чему-то учил командиров-ракетчиков в академии имени «Петра Дзержинского». Но это уже другая история. Уволился в запас в 2000 г. полковником, кандидатом наук, доцентом. Службу мою Родина оценила орденом III степени, ныне отмененным.
В.Буянов
